Неточные совпадения
Чего нет и что не грезится в голове его? он в небесах и к Шиллеру заехал в гости — и вдруг раздаются над ним, как гром, роковые слова, и видит он, что вновь очутился на земле, и даже на Сенной
площади, и даже близ кабака, и вновь
пошла по-будничному щеголять перед ним жизнь.
Глядишь — и
площадь запестрела.
Всё оживилось; здесь и там
Бегут за делом и без дела,
Однако больше
по делам.
Дитя расчета и отваги,
Идет купец взглянуть на флаги,
Проведать,
шлют ли небеса
Ему знакомы паруса.
Какие новые товары
Вступили нынче в карантин?
Пришли ли бочки жданных вин?
И что чума? и где пожары?
И нет ли голода, войны
Или подобной новизны?
Раскольников перешел через
площадь. Там, на углу, стояла густая толпа народа, все мужиков. Он залез в самую густоту, заглядывая в лица. Его почему-то тянуло со всеми заговаривать. Но мужики не обращали внимания на него и все что-то галдели про себя, сбиваясь кучками. Он постоял, подумал и
пошел направо, тротуаром,
по направлению к В—му. Миновав
площадь, он попал в переулок…
Вышед на
площадь, я остановился на минуту, взглянул на виселицу, поклонился ей, вышел из крепости и
пошел по Оренбургской дороге, сопровождаемый Савельичем, который от меня не отставал.
Несколько охмелев от вкусной пищи и вина, он
пошел по бульвару к Страстной
площади, думая...
Идя по Дворцовой
площади или мимо нее, он видел, что лишь редкие прохожие спешно шагают
по лысинам булыжника, а хотелось, чтоб
площадь была заполнена пестрой, радостно шумной толпой людей.
Клим Иванович Самгин продолжал говорить. Он выразил — в форме вопроса — опасение: не
пойдет ли верноподданный народ, как в 904 году, на Дворцовую
площадь и не встанет ли на колени пред дворцом царя
по случаю трехсотлетия.
—
По Арбатской
площади шел прилично одетый человек и, подходя к стае голубей, споткнулся, упал; голуби разлетелись, подбежали люди, положили упавшего в пролетку извозчика; полицейский увез его, все разошлись, и снова прилетели голуби. Я видела это и подумала, что он вывихнул ногу, а на другой день читаю в газете: скоропостижно скончался.
На этот раз путешествие
по каменьям показалось мне пыткой:
идешь,
идешь, думаешь, вот скоро конец, взглянешь вперед, а их целая необозримая
площадь.
Вечером я предложил в своей коляске место французу, живущему в отели, и мы отправились далеко в поле, через С.-Мигель, оттуда заехали на Эскольту, в наше вечернее собрание, а потом к губернаторскому дому на музыку. На
площади, кругом сквера, стояли экипажи. В них сидели гуляющие. Здесь большею частью гуляют сидя. Я не последовал этому примеру, вышел из коляски и
пошел бродить
по площади.
Пока мы
шли под каменными сводами лавок, было сносно, но лавки кончились; началась другая улица,
пошли перекрестки,
площади; надо было проходить
по открытым местам.
Шлюпки не пристают здесь, а выскакивают с бурунами на берег, в кучу мелкого щебня. Гребцы, засучив панталоны,
идут в воду и тащат шлюпку до сухого места, а потом вынимают и пассажиров. Мы почти бегом бросились на берег
по площади, к ряду домов и к бульвару, который упирается в море.
— Это я раз тут
по площади шел, а как раз пригнали гусей.
Они
шли по базарной
площади, на которой на этот раз стояло много приезжих возов и было много пригнанной птицы.
— Вот, сударыня, кабы вы остальные части купили, дело-то
пошло бы у нас по-хорошему. И
площадь в настоящий вид бы пришла, и гостиный двор настоящий бы выстроили! А то какой в наших лавчонках торг… только маета одна!
Но этого мало: даже собственные крестьяне некоторое время не допускали ее лично до распоряжений
по торговой
площади. До перехода в ее владение они точно так же, как и крестьяне других частей, ежегодно
посылали выборных, которые сообща и установляли на весь год площадный обиход. Сохранения этого порядка они домогались и теперь, так что матушке немалых усилий стоило, чтобы одержать победу над крестьянской вольницей и осуществить свое помещичье право.
И рисует воображение дальнейшую картину: вышел печальный и мрачный поэт из клуба,
пошел домой, к Никитским воротам, в дом Гончаровых,
пошел по Тверской, к Страстной
площади.
Спускаемся на Самотеку. После блеска новизны чувствуется старая Москва. На тротуарах и на
площади толпится народ,
идут с Сухаревки или стремятся туда. Несут разное старое хоботье: кто носильное тряпье, кто самовар, кто лампу или когда-то дорогую вазу с отбитой ручкой. Вот мешок тащит оборванец, и сквозь дыру просвечивает какое-то синее мясо. Хлюпают
по грязи в мокрой одежде, еще не просохшей от дождя. Обоняется прелый запах трущобы.
Дело оказалось простым: на Лубянской
площади был бассейн, откуда брали воду водовозы. Вода
шла из Мытищинского водопровода, и
по мере наполнения бассейна сторож запирал краны. Когда же нужно было наполнять Челышевский пруд, то сторож крана бассейна не запирал, и вода
по трубам
шла в банный пруд.
Послушав венгерский хор в трактире «Крым» на Трубной
площади, где встретил шулеров — постоянных посетителей скачек — и кой-кого из знакомых купцов, я
пошел по грачевским притонам, не официальным, с красными фонарями, а
по тем, которые ютятся в подвалах на темных, грязных дворах и в промозглых «фатерах» «Колосовки», или «Безымянки», как ее еще иногда называли.
Я, конечно, был очень рад сделать это для Глеба Ивановича, и мы в восьмом часу вечера (это было в октябре) подъехали к Солянке. Оставив извозчика, пешком
пошли по грязной
площади, окутанной осенним туманом, сквозь который мерцали тусклые окна трактиров и фонарики торговок-обжорок. Мы остановились на минутку около торговок, к которым подбегали полураздетые оборванцы, покупали зловонную пищу, причем непременно ругались из-за копейки или куска прибавки, и, съев, убегали в ночлежные дома.
— Балчуговские сами
по себе: ведь у них
площадь в пятьдесят квадратных верст. На сто лет хватит… Жирно будет, ежели бы им еще и Кедровскую дачу захватить: там четыреста тысяч десятин… А какие места:
по Суходойке-реке,
по Ипатихе,
по Малиновке — везде золото. Все россыпи от Каленой горы
пошли, значит, в ней жилы объявляются… Там еще казенные разведки были под Маяковой сланью, на Филькиной гари, на Колпаковом поле, у Кедрового ключика. Одним словом, Палестина необъятная…
От конторы
шла по берегу пруда большая квадратная
площадь.
Отпустив затем разбойников и Лизавету, Вихров подошел к окну и невольно начал смотреть, как конвойные, с ружьями под приклад, повели их
по площади, наполненной
по случаю базара народом. Лизавета
шла весело и даже как бы несколько гордо. Атаман был задумчив и только
по временам поворачивал то туда, то сюда голову свою к народу. Сарапка
шел, потупившись, и ни на кого не смотрел.
После полудня, разбитая, озябшая, мать приехала в большое село Никольское, прошла на станцию, спросила себе чаю и села у окна, поставив под лавку свой тяжелый чемодан. Из окна было видно небольшую
площадь, покрытую затоптанным ковром желтой травы, волостное правление — темно-серый дом с провисшей крышей. На крыльце волости сидел лысый длиннобородый мужик в одной рубахе и курил трубку.
По траве
шла свинья. Недовольно встряхивая ушами, она тыкалась рылом в землю и покачивала головой.
Домой юнкера нарочно
пошли пешком, чтобы выветрить из себя пары шампанского. Путь был не близкий: Земляной вал, Покровка, Маросейка, Ильинка, Красная
площадь, Спасские ворота, Кремль, Башня Кутафья, Знаменка… Юнкера успели прийти в себя, и каждый, держа руку под козырек, браво прорапортовал дежурному офицеру, поручику Рославлеву, по-училищному — Володьке: «Ваше благородие, является из отпуска юнкер четвертой роты такой-то».
— Давайте, — сказал Венсан, —
пойдем, благо времени у нас много,
по Большой Никитской, а там мимо Иверской
по Красной
площади,
по Ильинке и затем
по Маросейке прямо на Чистые пруды. Крюк совсем малый, а мы полюбуемся, как Москва веселится.
Кроме купцов, отправленных в служители в холерный госпиталь, Баранов стал забирать шулеров, которые съехались,
по обычаю, на ярмарку. Их он держал
по ночам под арестом, а днем
посылал на грязные работы
по уборке выгребных и помойных ям, а особенно франтоватых с девяти часов утра до обеда заставлял мести
площади и мостовые у всех на виду.
Свежий и выспавшийся, я надел фрак со всеми регалиями, как надо было
по обязанностям официального корреспондента, и в 10 часов утра
пошел в редакцию. Подхожу к Тверской части и вижу брандмейстера, отдающего приказание пожарным, выехавшим на
площадь на трех фурах, запряженных парами прекрасных желтопегих лошадей. Брандмейстер обращается ко мне...
По Москве раздавался благовест к обедне; прохожие благодаря свежему воздуху
шли более обыкновенного оживленной и быстрой походкой; даже так называемые ваньки-извозчики ехали довольно резво; но среди такого веселого дня вдоль Волхонки,
по направлению к Конной
площади, как уже догадывается, вероятно, читатель, везли на позорных дрогах несчастного Лябьева в арестантской одежде, с повешенной на груди дощечкой, на которой было четко написано: «убийца».
По панели не спеша
идут пешеходы;
по улице не торопясь двигаются извозчики, сани с товаром; за улицей, в красном кирпичном квадрате двухэтажных лавок, —
площадь, заваленная ящиками, соломой, мятой оберточной бумагой, покрытая грязным, истоптанным снегом.
По площади, из улиц и переулков
шли кучами какие-то люди в пиджаках, правда, довольно потертых, в сюртуках, правда, довольно засаленных, в шляпах, правда, довольно измятых, в крахмальных, правда, довольно грязных рубахах.
— Сейчас же, мой любезный,
пойдите и скажите, чтобы мостовую базарной
площади немедленно прекратили! Прикажите также, чтобы полы и потолки в губернаторском доме настилали по-прежнему!
13 января 1771 года они собрались на
площади, взяли из церкви иконы и
пошли, под предводительством казака Кирпичникова, в дом гвардии капитана Дурнова, находившегося в Яицком городке
по делам следственной комиссии.
Егорушка не спеша вышел из церкви и
пошел бродить
по площади.
Сначала пришлось долго подниматься на гору
по бульвару, потом
идти через большую базарную
площадь; тут Иван Иваныч справился у городового, где Малая Нижняя улица.
Наконец открылся один пролет,
пошла потом
по нему конка, а затем трамвай, и в конце концов, вместо целинной снеговой тундры зимой, грязного болота осенью и весной и покрытой туманами пыли летом шоссированной
площади образовался чудный сквер — место отдыха москвичей и радость детям.
Налево сверкала алмазами белоснежная Соборная
площадь, а
по ней быстро
шла наперерез нам, от церкви на Московскую улицу, стройная девушка в коротенькой черной шубке с барашковым воротником, на котором лежала роскошная коса.
— Вы
пошли прогуляться
по городу — это было поутру; а около обеда вас нашли недалеко от Театральной
площади, с проломленной головой и без памяти. Кажется, за это вы должны благодарить ваших соотечественников: они в этот день засыпали нас ядрами. И за что они рассердились на кровли бедных домов? Поверите ль, около театра не осталось почти ни одного чердака, который не был бы совсем исковеркан.
Сборской отправился на своей тележке за Москву-реку, а Зарецкой сел на лошадь и в провожании уланского вахмистра поехал через город к Тверской заставе. Выезжая на Красную
площадь, он заметил, что густые толпы народа с ужасным шумом и криком бежали
по Никольской улице. Против самых Спасских ворот повстречался с ним Зарядьев, который
шел из Кремля.
Наверно, и ему совестно
идти через
площадь, и он делал такой вид, как будто
идет куда-нибудь
по делу.
Воеводский двор стоял тоже у базарной
площади, как и монастырское подворье, только
по другую сторону, где
шли мелкие лавочки с разным товаром.
—
Пойду по городу,
по улицам,
по площадям, буду искать того, кого любит душа моя.
Вокруг меня становилось пусто. Начинались студенческие волнения, — смысл их был не понятен мне, мотивы — не ясны. Я видел веселую суету, не чувствуя в ней драмы, и думал, что ради счастья учиться в университете можно претерпеть даже истязания. Если б мне предложили: «
Иди, учись, но за это,
по воскресеньям, на Николаевской
площади мы будем бить тебя палками!» — я, наверное, принял бы это условие.
Душа моя открыта перед Богом,
Я рад служить, рад душу положить!
Я к делу земскому рожден. Я вырос
На
площади, между народных сходок.
Я рано плакал о народном горе,
И, не
по летам, тяжесть земской службы
Я на плечах носил своей охотой.
Теперь зовут меня, а я нейду;
И не
пойду служить, пока весь Нижний
В моих руках не будет поголовно
Со всем народом и со всем добром.
Кисельников. Нет, Погуляев, бери их, береги их; Бог тебя не оставит; а нас гони, гони! Мы вам не компания, — вы люди честные. У нас есть место, оно
по нас. (Тестю.) Ну, бери товар,
пойдем. Вы живите с Богом, как люди живут, а мы на
площадь торговать, божиться, душу свою проклинать, мошенничать. Ну, что смотришь! Бери товар!
Пойдем,
пойдем! (Сбирает свой товар.) Прощайте! Талан-доля,
иди за мной… (Уходит.)
Темнело. В воздухе томило, с юга медленно поднимались тучи. Легкая пыль пробегала
по широкой и белой Дворцовой
площади, быстро проносилась коляска, упруго прыгая на шинах. Александра Михайловна перешла Дворцовый мост, Биржевой.
По берегу Малой Невы
пошли бульвары. Под густою листвою пахло травою и лесом, от каналов тянуло запахом стоячей воды. В полутьме слышался сдержанный смех, стояли смутные шорохи, чуялись любовь и счастье.
Шел он мимо пруда, куда задумчиво гляделись деревья красивых прибрежий, и поднялся
по крутой дороге сада. У входа, на скамье, сидели два старика. Никто его не остановил. Он знал, что сюда посторонних мужчин допускают, но женщин только раз в год, в какой-то праздник. Тихо было тут и приятно. Сразу стало ему легче. Отошла назад ризница и вся лавра, с тяжкой ходьбой
по церквам, трапезой, шатаньем толпы, базарной сутолокой у ворот и на торговой
площади посада.
Посредине он двух этажей, а
по бокам его
идут два одноэтажные флигеля; правый из них отделяет господский двор от заводской базарной
площади, посреди которой воздвигнут красивый храм, а левый флигель упирается в то длинное каменное здание, вдоль стены которого мы только что ехали.
Идет один раз Кесарь Степанович, закрыв лицо шинелью, от Красного моста к Адмиралтейству, как вдруг видит впереди себя на Адмиралтейской
площади «огненное пламя». Берлинский подумал: не Зимний ли дворец это горит и не угрожает ли государю какая опасность… И тут,
по весьма понятному чувству, забыв все на свете, Берлинский бросился к пожару.